Оценка человеком самого себя как морального субъекта представляется важным предиктором социального поведения индивида, его установок и качества жизни, а также позволяет пролить свет на механизмы конструирования, поддержания и защиты моральной Я-схемы как особого вида социальной идентичности. В рамках двухэтапного эксперимента нами были разработаны и апробированы инструменты для измерения моральной самооценки: шкала моральных конструктов с использованием техники репертуарных решеток в идиографической (ШМК-И) и конвенциональной (ШМК-К) версии, заведомо адаптированные для русскоязычных респондентов. Обнаружены значимые связи в предсказанном направлении обеих версий инструмента с подшкалой морального самоодобрения, а также с теоретически релевантными конструктами (общая самооценка, удовлетворенность жизнью, моральные эмоции вины и стыда), что служит свидетельством в пользу их валидности, однако паттерны отношений указывают на то, что речь может идти о разных типах или компонентах моральной оценки себя. Отмечается многокомпонентность обеих версий ШМК, отражающая их большую чувствительность в сравнении с предшествующими инструментами для измерения моральной идентичности и самооценки. Обсуждаются некоторые возможные направления для будущих исследований с использованием предложенного инструментария.

Аннотация.

В недавних исследованиях было показано, что историческая структура семьи имеет большое значение, так как она предопределила институциональное и экономическое развитие. Данная работа посвящена изучению факторов, обуславливающих разницу в устройстве семьи в прошлом, на примере Российской империи. Анализ основан на переписи Российской империи 1897 г. и других статистических материалах того же периода, а также на всемирных географических базах данных. Всего собранная база данных содержит 829 наблюдений на уровне уездов. Мы показываем, что расширенные семьи были более распространены на территориях 1) с лучшими природными условиями для ведения сельского хозяйства и большой долей сельскохозяйственного сектора в экономике, 2) с высоким уровнем экзистенциальной незащищенности, 3) населенных этносами с сильной локальной идентичностью, которые охраняют целостность своей группы, ограничивая контакты с аутсайдерами. В то же время собственность на землю, плотность населения и религия оказались незначимыми.

Любая страна, чтобы не быть сброшенной с “парохода современности”, должна периодически проводить масштабные внутренние преобразования. Однако структурные реформы редко проходят безболезненно для населения. Как показывают исследования на материале США и европейских стран, частым последствием таких реформ оказывается снижение уровня поддержки правительства. Этот процесс может проявляться многообразно: и в падении рейтингов одобрения власти или снижении уровня доверия правительству, и в уменьшении готовности голосовать за представителей правящей партии на выборах. Всё это может, в свою очередь, привести к проблемам с легитимностью действующей власти и – в худшем сценарии – дестабилизации политической системы страны в целом. Возможно ли соблюсти баланс между необходимостью преобразований и сохранением доверия к власти со стороны общества? Может ли правительство провести болезненную реформу без того, чтобы стать объектом всеобщей ненависти? Какие условия могут этому благоприятствовать? Хотя факторы массовой поддержки власти являются одной из центральных тем в современной политической науке, внятные ответы на поставленные выше вопросы пока что не получены. В настоящей статье исследуются возможности правительства по сохранению массовой поддержки в условиях проведения непопулярных структурных реформ. Особое внимание уделяется использованию стратегии фреймирования общественного мнения. На основе анализа теоретической литературы и эмпирических исследований политической поддержки в России выделяются основные факторы, которые могут способствовать эффективности данной стратегии в отечественном контексте

Soon after the collapse of Soviet-type communism in Central and Eastern Europe, a new geopolitical division began to reshape the continent. Our study demonstrates that this newly emerging geopolitical divide has been underpinned by a corresponding cultural divergence, of which “emancipative values” are the most powerful marker. Using the European Values Study/World Values Survey 1990 to 2014, we find that the former Iron Curtain no longer constitutes a cultural boundary because the ex-communist states that joined the European Union have been converging with the West’s strong emphasis on emancipative values. Instead, a new and steeply growing cultural gap has emerged between the European Union and its Eastern neighbors. The two competing geopolitical formations in the West and East—the European and Eurasian Unions, respectively—have diverged culturally in recent decades. The divergence goes back to contrasting supranational identities that originate in different religious traditions, which rulers have increasingly accentuated to strengthen their nations’ endorsement or dismissal of emancipative values. Through this sorting-out process, emancipative values became an increasingly significant marker of a Western-vs-Eastern cultural identity. Our study is the first to link this groundbreaking cultural transformation to civilizational identities and geopolitical rivalry.